Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]
«...и убедиться в недоступности амурских устьев...» — вписал Нессельроде своей рукой. И министр финансов Канкрин был очень доволен. Экономически весь этот Восток он считал невыгодным, убыточным. А в результате таких экспедиций не могло понадобиться никаких ассигнований на будущее исследование. Царь утвердил инструкцию.
— У меня там может разбить корабли, — сказал Меншиков по-французски. — Охотский берег неизвестен. Там во множестве появляются иностранные китобои и хозяйничают.
— Не следует нашим кораблям приближаться к тому берегу, — поучительно и строго возразил министр иностранных дел, чуть выкатив глаза с таким видом, как будто что-то осторожно глотал. — Интересы России на море дороги мне... — Нессельроде намекал, что сам он воспитанник Морского корпуса. — Но ныне обстоятельства очень серьезны и требуют от нас величайшей осторожности. Каждый наш необдуманный шаг может стать причиной разрыва с западными державами, у которых в Китае свои интересы. Кроме того, маньчжурскому богдыхану это также может не понравиться, и он прекратит кяхтинскую торговлю. Вот таким-то необдуманным действием и может воспользоваться Великобритания. Чтобы не усиливать английских позиций на Востоке, нам не следует желать там никаких приобретений.
— Но ведь там старинная русская земля.
— Ныне она для нас значения не имеет. Говорю вам это как моряк. Совершенно не нужна нам река Амур и те берега.
— Но говорят, что карты ложны, что земля там не заселена.
— Как это карты ложны? Как карты ложны? Карты отпечатаны во всем мире, а мы без причины будем рвать их! Да так и англичане не поступают.
— Генерал-губернатор был у меня и хлопотал весьма настоятельно. Его доводы очень вески.
— Зачем вы все так стремитесь на Восток?! — воскликнул Нессельроде. — Россия — европейская держава, и наше место — в Европе. Смотрите, все так стремятся съездить в Европу, а никто на Восток добровольно еще не выехал.
— А как же англичане? — спросил Меншиков.
— То англичане! — чуть заметно улыбнувшись, ответил Нессельроде.
Хотя он и был канцлером России, но тех, кто поддерживает неприязнь к немцам, не любил и при случае всегда делал вид, что не считает русских способными на что-нибудь путное.
По многим соображениям Нессельроде не желал никакого движения на Амур. Чтобы раз навсегда отбить у Меншикова охоту заниматься этой отдаленной проблемой, он сказал назидательно:
— Если вы желаете Сибири добра, то не касайтесь вопроса об Амуре. Едва мы возбудим его, как наша успешно развивающаяся ныне Сибирь совершенно заглохнет.
— Как так? — Князь, бывалый в подобных делах, остолбенел, услыша довод, противоречащий здравому смыслу.
— Как? — надменно вскидывая брови, переспросил Нессельроде. — Да ведь наша Сибирь живет кяхтинской торговлей с Китаем. Кяхтинская торговля привлекает московских и петербургских коммерсантов. Они вкладывают свои капиталы в Сибири, которая живет кяхтинской торговлей. Если мы возбудим тревогу у маньчжуров, которые господствуют в Китае, границу закроют, торговлю в Кяхте прекратят, обозы товаров не пойдут из России в Сибирь, у сибиряков заработков не будет и связь Сибири с Россией нарушится! — закончил Нессельроде с видом победителя, и он сделал такое движение обеими руками, как дирижер, повернувшийся к публике.
Карлик вился как уж. Его отговорки были неосновательны. Сегодня остроты не шли на ум князю. Канцлер видел, что его собеседник теряется.
— Мы видим козни англичан везде, где они есть и где их нет, — продолжал он. — Англичане, возможно, захотят исследовать Амур, — иронически улыбнулся канцлер с видом превосходства, — но они никогда не станут там утверждаться. У них Индия, Африка, цветущие колонии. Мы переоцениваем их силы, и они всюду нам мерещатся. Мы сами фантазируем и создаем их могущество. Им и не снилось посягать на те края, а уж нам кажется, что они вот-вот там появятся!
Нессельроде скривился, сморщил нос и вытянул губы дудкой, словно посасывая горькую пилюлю, и, покачивая головой, как бы любовался Меншиковым.
— Верно говорят, Карл Васильевич: чтобы провалить какое-нибудь дело, надо мне похлопотать о нем у вас, — полушутя сказал Меншиков.
Нессельроде взглянул на стоявшие в углу часы с золотыми ангелами, потом на свои карманные и поднялся. Поднялся и Меншиков. В тот же миг вздрогнула дверь кабинета. Опять утихла на миг. И сразу распахнулась.
Вышел сухощавый белокурый старик в полицейском сюртуке, с крестом на шее. Жестким кивком головы и жестким взглядом отдал честь и восхищение маленькому канцлеру. Нессельроде отвечал приветливо и любезно, но тем слегка фамильярным кивком, каким подчеркивают свое место лицу «нижестоящему», хотя и находящемуся в большом фаворе.
На креслах и на диване уже теснились вельможи. Нессельроде величественно ответил на их поклоны. Слегка покачиваясь и чуть отводя правую руку, он прошел в кабинет императора.
* * *Когда-то Карл Нессельроде, еще совсем молодой человек, был послан гонцом от русского двора ко двору герцога Вюртембергского с известием о коронации Павла I. В те времена таков был обычай. О коронациях извещали особые послы.
Едва экипаж переехал границу Пруссии и по сторонам дороги, обсаженной деревьями, стали видны немецкие домики с черепичными крышами, как Карла охватили воспоминания. Он рос в Германии. Он с отвращением вспоминал свое учение в Петербурге в Морском корпусе, куда Екатерина II определила его и где, страшась моря, он с ужасом думал о предстоящих плаваниях. Лезть на реи! На всю жизнь запомнил он, как однажды за нерасторопность и трусость был послан на салинг[76]. Какой ужас — стоять на маленькой площадке, спиной к качающейся мачте, и не видеть ничего, кроме моря!
Он не любил моря. Только в комнатах, в залах и в каретах он чувствовал себя как рыба в воде. Стараясь освободиться от морской службы, от ужасов моря и от своих грубых товарищей по корпусу, Нессельроде проявил редкую изворотливость. Он нашел заступников среди немцев, служивших при царском дворе.
Павел спросил молодого Нессельроде:
— Любите ли вы морскую службу?
— Я ее не знаю, — с изящным поклоном ответил юный Нессельроде.
— С берлинским воспитанием иначе и быть не может, — строго сказал Павел, но тут же определил его ко двору флигель-адъютантом.
С тех пор Нессельроде не любовался морскими пейзажами. Его привлекали богатые дома, дворцы, залы, приемы, драгоценные вещи, награды, должности, изящные манеры. Небо существовало для него лишь как довод в споре, изысканные обороты речи доставляли наслаждения больше, чем виды природы, а цветы он любил лишь как средство для смягчения женских сердец.
И вот Карл ехал послом России в Штутгарт. Он испытывал гордость потому, что в свои юные годы исполняет такое важное поручение.
Обласканный Вюртембергским герцогом, который знал его отца, Карл, отлично выполнив поручение, отвесив все поклоны и сказав все изысканные фразы, приехал гостить к своему старику во Франкфурт.
Он рассказал о восторженном приеме, оказанном ему в Штутгарте.
Отец и сын расположились на террасе, увитой плющом. Старик Нессельроде сидел в кресле. Его ноги были укутаны пледом. Вдали, над лесом, виднелись одинокая черная колокольня кирки и черный и крутой скат ее крыши.
Отец лечился во Франкфурте. Последние годы лечение было его единственным занятием. Он жил в Германии как русский подданный, хотя и не знал по-русски.
— Герцог Вюртембергский, — рассказывал Карл, — принял меня, как родного.
— Иначе и быть не могло, — ответил старик. — В свое время я оказывал ему услуги. Так тебе хорошо в России живется? Ты теперь важная персона.
— Только мне не нравится неучтивость и грубость русских. Если бы при дворе не было немцев, жизнь была бы невыносимой. Я так по Германии соскучился!
Отец пристально посмотрел на сына.
— Что ты хочешь этим сказать?
Карл был окрылен успехом у герцога.
— Мне кажется, я мог бы служить в Европе, — сказал он.
Старик нахмурился.
— Это легкомыслие! — ответил он. — Ты не поддавайся таким настроениям. Я служил за свою жизнь пяти государствам, Фридрих Великий любил меня, как родного, — старик всхлипнул и приложил платок к глазам, — но в Европе служба непостоянна. Когда у Фридриха Великого иссякла казна, я должен был, при всей моей к нему привязанности, искать службы в другой стране. Я ему был предан со всем моим благородством. Только его плохие денежные обстоятельства заставили меня расстаться с ним. А как я его любил! Он мне всегда говорил, что я похож на француза. Французы ему нравились... — Старик упрямо уверял сына в своей любви к Фридриху, так как в Европе были слухи, будто бы Нессельроде в свое время дезертировал от него.
Отец Нессельроде был немцем-католиком. Он поочередно служил Австрии, Португалии, Франции, Пруссии и России. В Лиссабоне он женился на богатой португальской еврейке, принявшей лютеранство.
![Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]](/uploads/posts/books/166704/166704.jpg)
